Соловьёва М.Р. «Пасхальные игры и увеселения русских старожилов Восточной Сибири (на основе современных устных рассказов)»

Среди рассказов-воспоминаний людей старшего поколения о «старой жизни», о том, как жили до коллективизации, значительное место занимают рассказы о традиционных праздниках.

Наиболее часто в рассказах встречается описание четырех Великих «годовых праздников»: Зимних Святок, Масленицы, Пасхи и Троицы. Совокупностью повествований, образующих единый тематический цикл, создается собирательный образ каждого из этих праздников. Каждый обрядовый комплекс (т.е. календарный праздник. – М. C.) выглядит в рассказах как явление уникальное, неповторимое, в котором на фоне некоторых общих для всех (или нескольких) праздников традиционных форм общения, обычаев выделяются особые, присущие только ему обряды, забавы, увеселения. Различаясь, часто довольно резко, своими отдельными мотивами, отражающими своеобразие самих этнографических реалий, собирательные образы различных календарных праздников обладают вместе с тем семантической общностью: праздники народного календаря представлены в рассказах как универсальная форма манифестации и закрепления всех накопленных сельской общиной духовных ценностей.

В реалистических рассказах-воспоминаниях последней трети XX – начала XXI века о Пасхе, как правило, не раскрывается религиозный смысл Светлого Христова Воскресения. Возможно, это объясняется тем, что рассказчики, в основном, относятся к тому поколению, которое всеми средствами старались лишить веры, а также – жанровым своеобразием нарративов.

Особое внимание в повествованиях о Пасхе уделяется нравственному и эстетическому аспектам смыслового содержания народного праздника. Предметом описания в рассказах при этом оказываются такие обрядовые действия, обычаи и увеселения, духовно-нравственная и эстетическая значимость которых интуитивно ощущается или осознается рассказчиками.

Моральные ценности составляли «каркас того или иного стереотипа поведения» (3; 226), внешне же этот стереотип принимал очертания явления яркого, впечатляющего, выделяемого народным эстетическим сознанием. Морально-ценностная символика обретала во время праздника эстетически завершенную форму.

Созданию радостного настроения, эстетическому восприятию праздника, несомненно, способствовало его мощное игровое начало.  Описанию игровой сферы, увеселений детей и взрослых посвящена значительная доля повествований о Пасхе.

В рассказах о Пасхе находят отражение как забавы, пришедшие в область игры из сферы религиозного обряда (колокольные звоны, «катание» крашеных яиц и др.), так и увеселения чисто «светского» характера.

В ряде повествований упоминается пасхальная традиция, когда разрешалось подниматься на колокольню и звонить в колокола всем желающим. П.Д. Тонких вспоминает: «В колокола забрякают. У нас пять колоколов было на церкви-то. У нас Василий Михайлович первый туды залезал, дак аж «Барыню» выигрывал на их, на колоколах. Аха. Как заиграт, дак… Пять: два-то били ногой, три ногой-то, а тут – так от стоит – ногой. Всю неделю в колокола звонили. Ребятишки, все – Паска неделя была – и всю неделю колокола звенели» (5).

Крашеные пасхальные яйца были и остаются важнейшим предметным символом праздника Пасхи. Крашенками обменивались при совершении обряда христосования: «Потом (мама. – М.С.) подходит ко столу — у нас яички крашеные лежат на столе.

— Берите по яичку.

Берём. Она подходит, чтоб мы менялися с ней. И она:

— Христос воскрес!

Я говорю:

— Воистину воскрес!

Она опять мой яичко берёт, меняемся, свой мне даёт.

— Христос воскрес!

— Воистину воскрес!» (1; № 135)

Крашеные яйца были главным пасхальным подарком: «…Ребятишки ходили. Яйца накрасили – и идут ребятишки. Ну, пришли по яйца. Маленькие все идут. Даёшь имя яички. Всем по яичку. И опять красишь специально для ребятишек. Вот они все ходят по яйца. Придут, яичко дашь имя – убегут» (4).

Забавы с крашеными яйцами продолжались в течение всей пасхальной недели : «в битки играли, яйца катали» (2; № 501); «… у нас пошто-то все играли в битки, – вспоминает Е.Л. Черемисина. – И мужуки играли. Еслиф в Пасху день хороший, они выбирали где бугорочек (у нас Филипп был сильно заядлый), вот такой бугорочек, досточку вот так положут и яички пускают. Один пустит, а потом другой по этой досточке другое яйцо пускает. Если разобьётся яйцо, он твоё забират (…). Битков по десять который раз выбивали яичек. Мужуки, ребятишки собиралися, выбивали яички. Вот по этой досточке катится, стукнуло — ага! Твоё! Если твоё разбилось, он забират, а если евонное разбилося, он того забират» (2; № 511).

Все игрища в Пасху совершались на свежем воздухе: на улице, во дворе, за деревней. Одним из самых популярных увеселений было качанье на качелях («А Пасха – там… Всю Пасху качеля» (5); «Ой, Масленка – только каталися. Паска – на качелях качалися» (5). Качели были любимой забавой детей и молодежи. Большие «качули» могли поднимать всем селом на площади или на поляне»  (4, 5), они собирали в праздник вокруг себя всю молодежь села («А потом че? Которые, как мы, молодежь – качели раньше вон каки ставили, – идешь качаться, там наберутся, дак ой-ей-ей сколько качатся» (5)). Кроме этого, качели, как правило, устанавливали в каждом дворе (4, 5). В некоторых местах существовала традиция качаться друг у друга. Забава принимала вид своеобразного обхода дворов («А интересно же было: на Пасху качули вязали, кажному-кажному. Кто близко-то живет, например, как мы троем вот видите как: насобираемся, у вас покачаемся, ко мне придем, качуем в кажном угле. <…> В каждом дворе, у кажного дома качуем, на веревке качамся» (4). Качели были забавой на всю неделю («Качуля была, на столб доску, козлы – и зыбаются неделю» (5). Словно колыбель, праздник лелеял и нежил молодых, давал им радость и умиротворение.

Кроме качелей, было много других уличных увеселений, в которых подчас принимали участие не только дети и молодежь, но и взрослые мужчины. Так, праздничным мужским занятием была игра «в бабки» (бабка – кость из надкопытного сустава ноги домашнего или дикого животного. – М.С.) («Собирались мужчины кучами и катали бабки» (5); «Раньше бабками чикались» (5). Мужики и молодежь могли играть и в городки (4, 5). Женщины с удовольствием наблюдали за игрой: «Мужики … в улице-то в бабки катают, яичек вот эта куча – по яичкам кто выкатат … – по шапке притаскивали яйца эти крашеные, вареные… А бабы так собрались друг с другом; сидят, мужики катают, а они сидят кругом тут»  (5).

Молодежь и дети могли повторять игры взрослых, а также устраивали и свои игрища или, как говорят рассказчики, делали «игранчики» (5). Т. А. Деревцова поясняет: «<…> молодежь собирается на сопку, там они танцуют и играют. Занятие это называлось игранчик» (5). Игры были самые разнообразные: «Лужок» был, «в беговушку» играли, мячик бросали, лаптой били» (5); « <…> в улицу соберутся, кадрель пляшат. Ето, веревку приташшут, кругом нацепляются, ходят» (5); «А наберем – молодежи много было – воротами вот парами встаем (имеется в виду, скорее всего, игра «в ручеек». – М.С.) …И мы всю деревню с краю на край воротами проходили. Это вот игра была такая» (5); была игра «Ремень»: «Вот сидят все, а вот пряжкою возьмут, ремень, скользом шваркнут по тебе и ремень бросают вам. И ты соскакивашь и пошла опеть дальше – другому» (5); были игры в хороводе (5). Увлеченность играми была всеобщей: «Как-то раньше на игру ходили. То бабки катали, то в лапту играют» (5).

Укреплению нравственных связей внутри общины способствовал и обычай гуляния (гощения из дому в дом, являвшийся поведенческим стереотипом, «переховшим» из праздника в праздник). Сам факт упоминания в рассказах общинного обычая гощения из дому в дом свидетельствует об осознании его духовной значимости рассказчиками. Красноречиво нравственное содержание обычая как формы укрепления духовных связей между «мирянами» выражено в одном из рассказов фразой «Вся деревня – в один дом» (4).

В рассказах описывается традиционный порядок «мирского» гуляния: «Вот с одного края начинали, а потом из дома в дом» (5); «В кажный дом заходят, во весь перед столы наставят. Всю деревню так проходят» (4). Гуляние «из дому в дом» продолжалось несколько дней. Если к концу первого дня заканчивали таким-то домом, то на другой день шли в следующий дом, «у которых не были, не гостили у кого» (5), и таким образом «за неделю всю деревню обходили» (5). В некоторых местах порядок гуляния выглядел несколько иначе: гостили «компаниями». Е.П. Юркова поясняет: «Это значит вот – компания: одна компания, вторая… Вот в этой деревне три компании было. На всю деревню. Вся деревня – в три компании» (4). Скорее всего, этот вариант традиции имеют в виду рассказчики, говоря: «Гуляли-то полюдно, мы вот в Елгино дак по двенадцать домов» (5); «Гуляли – по двадцать домов вместе» (4); «Помню так: собирается компания, человек сорок. Человек сорок собираются, гуляют в одной избе, переходят в другую избу. Вот из избы в избу» (5).

Так или иначе каждый успевал побывать и в роли хозяина, и в роли гостя. Как отмечают рассказчики, уровень материальной жизни в Сибири при единоличном ведении хозяйства позволял сохранять жизнеспособность традиции («Раньше собираются в дом скоко войдет, скоко влезет… Собирались всей деревней. Мяса полно было. Всего полно было. Че не справлять» (4).

Существовала особая этика гощения. Во всех рассказах отмечается, что «гуляли рюмочкой» (5): «Вот сядем, примерно, … человек вот будет там двадцать или двадцать пять, и одной бутылки водки хватит, а рюмочки же маленьки были, маленьки рюмочки, и вот этой бутылочкой, пожалуйста, угостишь гостей» (5). Поведение хозяев дома и гостей порой соответствовало принятому в данной местности этикету. Обычно принято было устраивать застолье, и, чтобы разместить всех желающих, «столов много ставили» (4) и даже «от соседей столы таскали» (4). Всеобщую увлеченность обычаем гуляния из дому в дом рассказчица передает образным выражением: «Утром встаешь – девять часов – уже со столами по деревне ходят. Бегают» (4).

Нравственное содержание утраченного обычая выразительно раскрывается через противопоставление его как поведенческого стереотипа современному «праздничному» времяпрепровождению: «<…> начинают ходить из дома в дом. Домов десять-двенадцать, и ходят, гуляют. Сейчас в праздник никого не увидишь. Как-то по домам вот это выпьют, все пьяные, и никакой! Как-то смешно стало. Не привили вот это. Не привили это к народу» (4).

Увеселительно-игровая сфера народного праздника усиливала такое его свойство, как соборность. В пасхальные игры так или иначе (если не в качестве участников, то в качестве зрителей и болельщиков) были вовлечены все жители села. Игра вводила в состояние безмятежности, врачевала душу, заставляла забыть все тяготы и неприятности и предаться безудержному веселью. Многие игры и забавы, упоминаемые в рассказах-воспоминаниях  русских сибиряков, были специфичны для Пасхи и вместе с религиозными обрядами определяли неповторимое лицо праздника.

ЛИТЕРАТУРА

1. Афанасьева-Медведева Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири: в 20 т. / науч. ред. Ф.П. Сороколетов. — СПб: Наука, 2007. — Т. 2.

2. Афанасьева-Медведева Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири: в 20 т. / науч. ред. В.М. Гацак, Ф.П. Сороколетов. — Иркутск, 2008. — Т. 3.

3. Титаренко А. И. Структуры нравственного сознания (Опыт этико-философского исследования). – М.: Мысль, 1974.

4. Фольклорный архив кафедры литературы ГОУ ВПО «Восточно-Сибирская государственная академия образования»

5. Фольклорный архив Зиновьева В.П.

_________________________________________________________________________________________

Опубликовано:

Соловьёва М.Р. Пасхальные игры и увеселения русских старожилов Восточной Сибири (на основе современных устных рассказов) // VIII Пасхальные чтения. Материалы Восьмой научно-методической конференции «Гуманитарные науки и православная культура». – М.: МПГУ, 2011. – С. 411 – 416.