ТАМ, ГДЕ МОЛЯТСЯ ЗА НЕКРЕЩЕНЫХ…

Зоя Горенко

Родное село

 «Эмигрировав» из Украины в Сибирь в 1978 году, я устроилась на работу в редакцию многотиражной газеты Ангарского нефтехимического комбината — «Маяк». И первым моим заданием был репортаж с уборочной кампании колхоза имени 22 съезда КПСС, над которым АНХК в то время шефствовал. Центральная усадьба хозяйства располагалась в селе Тихоновка. Да. И были бескрайние  поля под синим небом, и комбайны-корабли, плывущие по золотым волнам, и бесподобный запах хлеба. И ударники социалистического труда, сжимающие штурвалы и передвигающие рычаги…До сих пор у меня хранится фотография, где я изображена рядом с одним из таких передовиков. Может, он узнает  себя?

Невзирая на страшное расстояние, отдалявшее меня от моего родного села на Харьковщине, чувствовала я себя в Тихоновке, можно сказать, как рыба в воде. Окружавшие меня люди мало чем отличались от моих земляков. Некоторые из них даже  разговаривали почти по-украински. Объяснялось это тем, что большинство жителей Тихоновки – потомки переселенцев, которые приехали сюда по столыпинской программе в начале 20-го века…Они и назвали его Тихоновкеой. В честь патриарха Тихона. До этого более ста лет  в нем уже проживали разные люди, и именовалось оно сначала Таьянами, а потом – Верхнеиденское…

Следующее мое свидание с Тихоновкой состоялось аж через  27 лет. Привело несчастье. Убили сына моей анграской подруги, безответного паренька Тиму, убили жестоко, страшно, из-за того, чтобы унести старенький компьютер…Тимина крещеная мама-атеистка сына окрестить  не посчитала нужным, пока он был жив. А после убийства душа ее кровью изошла, требовала молитвы за погибшее чадо. Но ей сказали, что за некрещеных  церковь не молится.  Вот разве что в тихоновке можно. Там недавно построили храм во имя воина-мученика Уара, он единственный из всех святых имеет дерзновение выводить из тьмы ада некрещеные души. Конечно. мы тут же отправились в некогда подшефную деревню. От могучего совхоза остались рожки да ножки, бескрайние поля зарастали дикой коноплей, передовики производства пили горькую или превращались в предпринимателей. Или и то, и другое вместе. Но зато на пригорке появился чудесный деревянный храм. Единственный храм мученика Уара во всей России, которая похоронила за десятки лет тысячи своих некрещеных чад. Построил его на собственные средства коренной житель Тихоновки Владимир Павлович Вегера, по той же причине, какая привела сюда мою подругу…

Крестный путь к радости

 Он был по местным меркам удачливым предпринимателем, и не особо нуждался  в молитвах, да еще церковных. Час икс пробил для него наглой смертью сына Александра, как вы уже понимаете — некрещенго. Он погиб в результате дорожной катастрофы, успев донести до больницы сестру… Тогда и узнал безутешный отец о римском воине, который не просто вымолил, но и поставил в строй небесного воинства юношу, не успевшего принять Крещение, сына вдовы.  Архиепископ Иркутский и Ангарский Вадим дал благословение на  строительство храма во имя мученика Уара.

Это не тот случай, когда «сказано – сделано». Стройка шла тяжело. Не хватало средств, строительных материалов. Иркутяне Белоусовы весь период строительства прожили в Тихоновке. Виктор строил, Фотиния со своим пламенным даром убеждения  добывала доски, гвозди, скудные денежки. А уж Владимир Павлович, можно сказать, все свое состояние отдавал на созидания храма…

Его открытие стало огромным событием не только для тихоновцев, но и для многих-многих людей во всей области и далеко за ее пределами. После десятилетий богоборчества почти у каждого нашлись родственники, погребенные под пятиконечной звездой или просто под камнем. Их участь  томила сердце. И вот появилась возможность – отмолить, вывести их души  из царства тьмы.

Услышав о храме Уара, сюда приезжали люди из разных концов России. На воскресных службах храм едва вмещал в себя всех молящихся. Сейчас, к сожалению, подобный наплыв можно наблюдать только в ноябре, в день памяти мученика Уара. Возможно, потому что появились другие подобные храмы в России, возможно по другим причинам. Говорят в храме трудно молиться, ведь ад так просто не отдает свои жертвы. Часто менялись  здесь священники, за 11 лет – уже шестой настоятель. На последний праздник, 1 ноября, их приехало сразу трое – Дмитрий Максимов, Феофан Мурашов и нынешний настоятель – иерей Евгений Шерстов.

 — Поверьте, что оставляем мы Тихоновку не по своей воле, мы ведь как солдаты, куда прикажут – туда идем. Но частичка сердца каждого из нас – здесь, в Тихоновке, навсегда — признался отец Димитрий.

А вот сердце Владимира Павловича принадлежит родному селу и построенному им храму целиком. Он бессменный депутат в местной «думе». По-прежнему часть средств, заработанных ИП «Вегера»,  идет на  благотворительность — обустройство дорог, социальных и культурных объектов, помощь нуждающимся,  сельские праздники, и, конечно, церковь. И все эти добрые дела – в память о сыне. Так, неисповедимыми путями Господними, гибель отрока Александра, как говорится в молитвах «печаль на радость преложила», помогла утешиться многим родителям, стала точкой опоры для возрождения села.

— Владимир Павлович у нас и автор, и исполнитель многих идей, — говорит глава сельской администрации Марина Владимировна Скоробогатова. – За последнее время построена детская площадка, обновлен обелиск воинам-землякам. Раньше там стояла плита с именами тех, кто погиб на фронте во время Великой Отечественной войны. А теперь мы поставили крест и с другой стороны добавили плиту с именами  умерших в мирное время. Сейчас в селе, к сожалению, не осталось в живых ни одного ветерана. Но имена их – в списке героев. А еще у нас появилась музейная комната, тоже  по инициативе Владимира Павловича.

Надо сказать, что и здесь Вегера был среди непосредственных исполнителей идеи. Прекрасно зная людей, он легко находил экспонаты, предметы старины, которые еще есть практически в  каждом тихоновском доме. Но все таки, есть среди  них один, совсем особенный. И в нем мне посчастливилось побывать.

НЕ ЗАРАСТАЙ БЫЛЬЁМ, БЫЛОЕ!

Этот двор и сегодня можно назвать широким. Посреди его – колодец с журавлем и одинокий, тоскующий пес, оставленный для охраны. Ах, бедный, знает ли, какие богатства ему доверены? Огромная, воплощенная в дереве и металле, память о прошлом.  Об ушедших хозяевах опустевшего дома.  В одной из комнат на стене – их портреты. 

Яков Михайлович Бондаренко и его супруга  Вера Самойловна (в девичестве Ковальчук) —  родители Надежды Яковлевны Харченко, которая много лет трудится в школе села Тихоновка.  И живет она неподалеку от  школы. А в родительский дом лишь наведывается. И всегда эти посещения пробуждают в душе целый ворох воспоминаний, чувств и…надежд.

— Я специально не забираю отсюда портреты папы и мамы, — признается она. – Пока они здесь, дом и усадьба живы. Я каждый раз  прошу у них прощения. Хочется пообещать, что мы с внуками сохраним наше родовое гнезд, что-то сделаем. Ведь жаль, если пропадет…

Еще бы! Усадьба знаменитого сельского мастера – кузнеца, столяра-краснодеревщика Якова Бондаренко — это настоящий музей, в котором Надежда Яковлевна не просто экскурсовод, а можно сказать, живой экспонат, связанный с каждым, находящимся здесь предметом памятью и душой. Рассказывать она может часами обо всем, но в первую очередь, конечно, о самых дорогих людях, отце и матери.

— Они оба с Украины, как и большинство коренных жителей Тихоновки. Только отец приехал  раньше, а потом привез сюда маму – из Иркутска.

Отца мы называли по-украински  тато и на вы, также, как и маму. И разговаривали на украинском языке. Мама на 12 лет моложе отца была. И взял он ее в жены став вдовцом с четырьмя детьми! Когда он появился с нею в селе, люди говорили:

— Яшко, ты кого прывiз? Дiвчинку якусь…

Такая она была юная, голубоглазая, с двумя длинными косами. В одной – красная лента, в другой – оранжевая. Потом она мне говорила:

-Та ладно, Надя, уже зривнялысь мы з батьком твоим…

Наверное, так. Ведь маме сколько пришлось вытерпеть… Вместе они родили еще восьмерых деток, но ровно половина из них ушли из жизни еще маленькими. Особенно горевала мама по старшенькой – Оле, ей было 11 лет, когда она умерла от менингита. Из рассказов мамы я словно видела, как она заболела, как ее везли на лошади в больницу в Бохан, и как кто-то говорит: «Верка, Верка, вона ж уже холодна…» Мама всю жизнь показывала нам локон от волос Оли, таких же черных, как у нее. Ни у кого больше: ни у меня, ни у моих братьев и сестры таких не было…

Вот она вырастила четверых своих и четверых не родных детей. Но все ее называли мамой, все после приезжали к ней и благодарили. Вообще, она была очень добрым, светлым человеком. Так о ней и до сих пор вспоминают люди, которые ее знали. Терпеливая была, смирная и работящая.  Помню, свиноферму, где она работала. Я туда по утрам забегала перед школой, чтобы мама мне косы заплела –  я сама не умела. Здание было чистое, светлое, огромные свиноматки и маленькие хорошенькие поросятки. На кухне запаривался корм. Потом его разносили ведрами. Конечно, это очень трудно. Но тогда я этого не осознавала.  Потом мама работала на овцеферме. Вспоминается эпизод: стригут овец, там движок работает, и я к нему подскакиваю, а заведующий там был по фамилии Ветров, как закричит: «Это чей ребенок?!». И мама: «Надю, уйди, уйди оттуда». Наверное, опасный был момент…

Летом, конечно, на сенозаготовках всех задействовали, женщины в основном, сено гребли. У мамы было единственное платье, она его после  работы стирала, сушила, а утром снова надевала и шла грести…  Однажды, когда сестра Рая пошла ее подменять, бригадир наставлял: «Греби так, як гребла твоя маты…»

Отец, или как  мы его называли тато, по сравнению с мамой, да и вообще , был человеком жестким. Но все его уважали и ценили за золотые руки. До сих пор, заходя в дома односельчан, я сразу замечаю: вот тумбочка, вот этажерка, вот комод, сделанные моим отцом. Он мог всё и никому не отказывал. Вот вы видите двор, он и сейчас  довольно большой, а по тем временам считался просто огромным. Я даже  стыдилась  такого двора, потому что нас дразнили богатеями. Но  колхозное начальство ничего не имело против, потому что у нас. Собственно, базировалась  колхозная кузница и ремонтные мастерские. Здесь ремонтировали машины, а вот здесь до сих пор лежит камень, на котором отец подковывал лошадей. Ставили лошадь в станок , подпоясывали.  С одной и другой стороны, и ковали. Гвозди специальные отец сам делал. Да и  и вообще все, вот все. что перед глазами – его рук дело…

Мы осматриваем кузницу с мехами, с печью, со всеми приспособлениями. Немного бы очистить, зажечь огонь – и добро пожаловать, хозяин!  Поднимаемся на порог, такой крепкий, будто из камня, ни одна половичка не пошатнется – сколько ни прыгай. А ведь дому около 70 лет. Надежда Яковлевна снова гладит рукой «вечные» отцовские табуретки, которые никогда не пересыхают и не шатаются, тумбочку, которую тато сделал по ее просьбе – под первый телевизор, стол, щкаф… Рядом с ним, будто специально для сравнения, стоит фабричное изделие,  покосившееся, с отпадающими дверцами. Ничего подобного с бондаренковскими изделиями произойти не может, никогда. Сгниют, сгорят, но не расшатаются…

А вот и самое сакральное место – этажерка, на которой стоит иконка с затемнившимся ликом, даже разглядеть невозможно, кто на ней изображен. Мамино благословение. И последняя комнатка, та самая, с портретами. Яков Михайлович и Вера Самойловна. Ждут возвращения детей и внуков.

Зоя Горенко.

P.S. В доме знаменитого кузнеца я побывала осенью прошлого года. А недавно узнала, что мечта Надежды Яковлевны начала сбываться. Потомки мастера возвращаются в родовое гнездо…