Свет из глубины

«Не будьте ленивы, изучайте нашу веру православную, чтобы сознательно относиться к обрядам и ко всему происходящему в жизни…»

Из проповеди протоиерея Николая Обухова,

настоятеля Свято-Никольского храма

п. Листвянка Иркутского района.

Домик у Байкала

Хоть и недалеко Листвянка от Иркутска, а нечасто приходится там бывать. Раз-два в год. И каждый раз удивляюсь: да Листвянка ли это? Вот ведь и надпись над «европейским» отелем оповещает на иностранном языке, что прибыли вы в «BAIKAL-SITI». Многочисленные «замки» и коттеджи, и всякие иные непонятной архитектуры строения совместно с экзотически одетыми людьми в черных очках призваны подтвердить это. И я уж почти что верю: да это «сити», и ничего тут не попишешь…

Но вот, вот он, голубчик, высокий могучий кедр, а под ним – старый домик с тремя окнами, окаймленными белыми ставнями, с воротами, украшенными рождественскими многолучевыми звёздами. Это до того неожиданно, будто на заседании какого-нибудь финансового саммита кто-то вдруг сказал: «Христос Воскресе!»

Значит, всё хорошо, всё на месте: Листвянка – это Листвянка, а никакое не «сити». В домике живёт протоиерей Николай Обухов. Ему 83-й год пошел нынче, в октябре 2012 года. А вот и он сам выходит с ведерком из калитки, переходит дорогу, где то и дело проносятся самого крутого пошиба машины, и оказывается на берегу Байкала. Но чтобы добраться до воды, нужно спуститься метра на два вниз, по крутой железной лесенке. Батюшка и спускается. Он худенький, и какой-то …прозрачный, седая борода усугубляет его ветхий вид, так что если кто-нибудь оказывается рядом – рука сама тянется помочь. Но он неизменно отказывается. Постоит, посмотрит на такую знакомую водную стихию, то мирно голубую, то угрозливо серую, зачерпнет капельку Байкала ведерного размера, и назад – в свою такую же древнюю избу.

Тут, в этом домике, кроме его помощницы – монахини Макарии (в миру Валентины Александровны), часто-густо бывают разные люди: и поселковые, и иркутяне. Один из них – батюшкин крестник Ростислав Румянцев, подвижный, молодой человек, «путеводитель» по Иерусалиму и вообще по всей Святой Земле…

— Вы что же это батюшке позволяете воду самому таскать? Неужто некому принести? – обличаю я его.

— А он нам не позволяет… – сокрушенно сообщает Слава. – Нам – только свистни, мы бы целую бочку натаскали. Но он не дает!

Между прочим, в доме есть водопровод, но воду «из крана» используют на хозяйственные нужды. На чай и на приготовление пищи – только из Байкала и только собственноручно.

Видать, неистребима в душе батюшки потребность непосредственного прикосновения к этому «водному существу», к которому много лет назад его, томимого жаждой познания смысла жизни, привел Господь.

 

Пусть всегда будет Бог!

Родом батюшка из деревни Тамаевка Арзамасского района. Это неподалеку от знаменитого Сарова, места навечно связанного с именем великого молитвенника и провидца – святого преподобного Серафима Саровского.

Там весь воздух, все пространство пронизано его молитвами и молитвами многострадальных дивеевских монахинь. Так что чуткое сердце, даже ничего не зная об этом, как антенна, настроенная на божественную волну, улавливает Его знаки. Так было с Николаем. Но путь от первых «звоночков» по полного осознания себя в Боге и в Вере православной был долгим и трудным.

Отец Прокопий Алексеевич и мать Матрёна Васильевна (в девичестве Парамонова) – крестьяне. В семье шестеро детей, Николай – предпоследний (1930 г.р.). Первые воспоминания связаны с сельским трудом — в поле, на огороде, на ферме. Особняком – день в 1937 году, когда забрали и куда-то увезли отца. Батюшка и сейчас не может об этом говорить – душат слезы.

Дальше была война. Старшие братья на фронте, сестры и восьмилетний Коля с мамой трудились «для фронта, для Победы». Тяжело было всегда, но когда в 1944 году от непосильного труда умерла мама… Здесь снова у батюшки пресекается голос, и он надолго замолкает, уходя в дорогой и печальный мир своего тамаевского детства.

В 1947 году вернулся отец из Воркуты, где неведомо за что, отбывал наказание. Сказать, что это возвращение принесло особые перемены или радость, наверное, нельзя, хотя какое-то облегчение, по крайней мере, моральное наступило. Семья перебралась в рабочий поселок, на завод сверхпрочного гипса, где была оплачиваемая работа. К этому времени Николай стал юношей. И наряду с обычными для его возраста интересами, все время всплывали слова матери: «Бог есть, от Него всё зависит». С тем и в армию ушел.

— Слова матери не выходили из головы, все время я думал – есть Бог или нет Его, — рассказывает батюшка. – И то решу, что есть, то опять все вокруг говорят, что нет, и я думаю, что, наверное, нет. И вот стал замечать, что в те дни, когда я соглашаюсь с существованием Бога, всё у меня хорошо, а когда отрицаю Его — как-то ничего не ладится. И тогда я рассудил так: «Пусть ОН будет всегда!»

Но рассудить-то рассудил, а сомнения остались. И тогда Господь пошел навстречу. Откуда-то появилась брошюрка с изложением 10 заповедей Божиих, с которыми Николай на 100 процентов согласился. Пришло и новое «решение»: «Есть Бог, или нет Его, а я буду жить по этим заповедям!».

Однако это оказалось труднее, чем он предполагал. Без Церкви, без духовного руководителя, в безбожном окружении…

— Бывало и выпивал, и сквернословил, и курил (с таким трудом потом отучался!). Из армии вернулся на завод, чувствую, что вроде я где-то не там нахожусь, в душе пустота какая-то, сны неприятные давят. Решил – надо уезжать куда-то. «А ты езжай в Сибирь, к старшему брату» — посоветовал отец. И я согласился Брат жил в Бурятии, в селе Клюевка, на Байкале. Там находилась военная база Восточного фронта, а потом образовалось лесоперерабатывающее предприятие. Так я оказался на Байкале…

 

Научу беззаконныя путям Твоим…

Отец Николай и сегодня сокрушается – почему не встретился ему в молодые годы духовный руководитель, человек, который хоть как-то направил бы в его попытках найти путь к Истине. О, как близки и понятны мне эти сокрушения! Но если мне при этом Господь открывал все возможности Его познания – в Киеве, в аудитории, куда вливались колокольные звоны Владимирского Собора, близ Софии… Просто духовные очи мои были плотно закрыты, хотя духовная жажда и жгла сердце. А вот простой рабочий паренек без образования, без опыта, без наставника, действительно не имел никакого «спасательного круга» в житейском море. — В Клюевке меня встретила такая же безбожная среда, все пили, безобразничали. Мне это не нравилось, душа просила чего-то другого, но что ж, думал, все так живут…

Море же настоящее – Байкал – было местом трудной работы, не оставлявшем места для особых размышлений.

— Пароходы. Помню все их названия – «Коммунист», «Дзержинский», «Воронин» – возили с севера плоты, так называемые «сигары» из бревен, по 500 кубометров каждая. Но так как имели большую осадку, то близко к берегу подойти не могли, и оставляли их на буе, а оттуда мы их на катере буксировали в акваторию лесозавода. Так я проработал три навигации, и меня послали в Иркутск на курсы. Там я впервые переступил порог церкви. Жил со мною товарищ из Ленинграда, и вот он предложил: «Давай сходим». Пошли. Мне сразу понравилось все: как хор пел, как все «Верую!» пели. Как священник (это был отец Николай Пономарев) проповедь говорил. И стали мы ходить. Первый раз я причастился…без исповеди. Увидел – очередь стоит к батюшке, я стал, постоял, а подойти не посмел, не знал, что говорить надо. А когда причастие началось, бабушки, видевшие меня в исповедальной очереди, начали толкать : «Иди, иди, причащайся». Вот так я по милости Божией, не ведая что творю, сподобился… Потом нас подсмотрели и нарисовали в стенгазету, но это уже было для меня не страшно. Я знал, где мне искать свою дорогу. Хотя еще долго ничего не понимал в церковной службе, не знал даже, что такое Святая Троица. Но душа слышала зов Бога…

 

В преддверии

Внимая этому зову, Николай Обухов пришел в Знаменский Собор, стал потихоньку воцерковляться и даже устроился на работу кочегаром в котельную при храме. Год прокочегарил…

— А потом меня пригласил в свою мастерскую Николай Петрович (к сожалению, не вспомню его фамилию). Он там на всю огромную епархию (от Владивостока до Суетихи, то есть Бирюсинска) отливал нательные крестики. Это было такое полулегальное производство, где-то доставали олово и свинец, плавили, и в формочки заливали. У меня скорость большая была, получалось ловчей, чем у мастера, до 150 штук я в день мог вылить…

А еще мы наловчились делать подсвечники и паникадила…из самоваров. В ту пору появились электрочайники, и поэтому очень многие выбрасывали свои медные самовары, мы их собирали или выпрашивали у хозяев, распаивали и переделывали для церковных нужд. Может быть, где-нибудь еще и сохранились наши произведения? Вот года два я этим занимался. Но когда мастер ушел на пенсию, как-то наше производство прекратилось.

За это время Николай Обухов окончил строительный техникум, приобрел специальность, устроился на работу в строительную организацию. Профессия предполагала поездки по области, в частности, на места будущего Братского моря, перевоз строений из зоны затопления. Эти поездки также оказали огромное воздействие на формирование мировоззрения будущего священника.

— Хорошо запомнилась командировка в Нижнеилимский район в 1972 году. Даже число запомнил – 30 мая. С самолета вышли – солнце светит, такой аромат вокруг, распускаются деревья, цветы. Кажется, вот оно – торжество жизни! Дома мы перевозили вместе с местными жителями, охотниками, они рассказывали, какая богатая земля в пойме Ангары, какая богатая тайга вокруг. Было место, которое называлось «золотое дно», где любили собираться все звери… Мы в одном месте скважину пробивали, так верите ли – на 180 см чернозем был! Конечно, все там росло и цвело. И непонятно, зачем, почему всё это должно было исчезнуть. Но потом я передумывал, и так для себя сделал вывод, что это все ж таки наказание. Вспомнил, как один из местных говорил: «У нас тут народ прогрессивный – мы первыми иконы выбросили и церковь разрушили…»

И вот недавно мне пришлось по деревням проехать – как Мамай прошел. По всей России так. Особенно это видно на родине моей, где посчастливилось несколько лет назад побывать, там население частое, село за селом, и — разрушение, разрушение… Где раньше сады были, один репейник растет. Всё пошло прахом вслед за церквями. Не сразу, а постепенно. Наказание за безбожие…

 

Рукоположение. Возвращение на Байкал

Как ни интересна была работа, она не приносила утоления той главной жажде, которая от юности мучила Николая. Наверное, из-за нее, он не создавал и свою семью…

Знаковой явилась встреча с коллегой Татьяной Павловной Евфратовой, которая была тогда прорабом и Иркутском институте народного хозяйства. Это та самая женщина, под руководством которой Свято-Никольский храм был перенесен из Николы в Крестовую падь, где находится и сейчас. Господь послал ее на нашу землю с явной миссией. Многие иркутские священники обязаны ей своим духовным развитием, образованием и избранием пути. Она где-то доставала церковные и духовные книги, в основном, самиздатовские, которые давала, в общем-то, всем желающим. Все знавшие Татьяну Павловну в первую очередь отмечают ее необыкновенную смелость. Она не скрывала свою веру, все знали, что она исповедуется, причащается, что около нее группируются молодые люди. Но она умела себя так поставить, что каких-то особых репрессий никто и не чинил.

Из этих книг почерпнул, наконец, Николай те знания, которых так жаждал. Но еще долго-долго носило его по житейскому морю, прежде чем ему предложили принять сан. Вначале рукоположили во дьяконы, обязанности которого он исполнял не порывая с работой в миру.

— А вот с рукоположением в священники много искушений было, — признается отец Николай. – Тогда уже кафедру у нас возглавлял владыка Хризостом. Ну, разное там происходило… Может быть, я так бы и не решился, но Татьяна Павловна ну меня ругать: у нас в Листвянке служить некому, а ты что-то там придумываешь. И я согласился. Рукоположили меня на день Марии Магдалины, в субботу утром. А вечером я уже должен был служить Всенощное бдение в Листвянке… И я служил. Страшно было, сердце стучало в ушах, но отслужил. И на следующий день — Литургию. Так и пошло, уже 25 лет.

 

Листвянская обитель и ее обитатели

Когда впервые посторонний человек приезжает в Крестовую Падь, переходит по деревянному мостику через ручеек, и входит во двор храма, то невольно восклицает мысленно, а то и вслух: «Вот он, Рай-то на земле!» Особенно, если весной или летом, когда все цветет и растет. Помню свое впечатление, которое усугублялось наличием белых козочек на зеленой травке. Покой и «благорастворение воздухов» охватывает человека, приводя в состояние радости – до восторга. И в храме, где со старинных икон взирают лики Спасителя, Божией Матери, святых, в первую очередь – святителя Николая, «скорого помощника по Байкалу плавающим», хочется стоять и стоять, а устанут ноги – сесть на лавочку, и оставаться до утра…

Но более искушенные знают, что и здесь, в этом райском уголке не так все безмятежно, как кажется. Ибо, где рай, там и «змий», и здесь кипят человеческие страсти, и человеческие несовершенства проявляются со всей силой. Но четверть века противостоит «змию» скромный, неученый, но крепкий в вере сельский батюшка.

Свято-Никольский приход в Листвянке – явление, выбивающееся из ряда сельских приходов. Приснопамятная Татьяна Павловна Евфратова положила здесь начало небольшой монашеской женской общине. Сама она была пострижена и умерла в ангельском чине с собственным именем Татьяна. Свои последние дни монахиня провела в Иркутске, в православной семье Евтихеевых. Но сколько можно было держаться, оставалась в любимой Листвянке, в домике на территории прихода, где за ней ухаживала другая Татьяна — Татьяна Васильевна Шилова, врач-педиатр, фронтовичка, ставшая в монашестве Феодосией. Недавно она с этим именем отошла в мир иной, достигнув 94-летнего возраста. Обычно к простым монахиням применяется обращение – мать. Но к ней все обращались «матушка» — из любви и глубокого почитания. Мне посчастливилось несколько раз встречаться с ней и даже записывать на диктофон. В последний раз это произошло накануне Дня Победы 2010 года, когда ее приезжали поздравить игумен Максимилиан (ныне епископ) и писательница Валентина Сидоренко. Вот отрывок из рассказа о той встрече.

«…И вот мы снова видим синие глаза матушки Феодосии, сияние которых пробуждает в сердце почти неведомое лично мне чувство любви ко всему. Со вниманием и умилением читает она слова поздравления, вздыхая о том, что она «непутевая не заслужила». А потом мы сидим в светелке инокини Глафиры при просфорной, пьем чай, и матушка рассказывает о своем деревенском детстве, военной юности, трудах и лишениях. Но если бы кто-нибудь слышал этот рассказ из-за стены, не разбирая слов и не вникая в их смысл, то мог бы подумать, что речь идет о каком-то очень радостном и даже веселом событии. Таким тоном повествуется обо всем на свете.

— Я училась на последнем курсе медицинского института в Иркутске, когда началась война. И нас отправили в прифронтовую зону — в Смоленскую область защищать армию… от тифа. Там мы с моей подругой Валей (такая хорошая была девочка!) работали в больнице. Тиф вообще-то ничем не лечится. Мы просто ухаживали за больными. Заразиться я не боялась — в детстве тифом переболела. Да и вообще ничего не боялась. Нам везло. Везде все хорошо было. Голода мы никакого не испытывали, картошку нам давали, хлеб, все было хорошо, по-простому… Когда фронт отодвинулся, я осталась там же работать. Конечно, медикаментов не хватало, даже бинтов не было. Но народ был какой-то крепкий, терпеливый. И все у нас было благополучно. Потом я однажды приехала в отпуск в Иркутск и встретила своего будущего мужа. Очень хороший был человек, добрый, порядочный. Четверых деток мы вырастили.

Все, о ком бы ни заговорила матушка, оказывались «очень хорошими людьми».

— А плохие люди вам встречались, матушка? — спросила я со своей профессиональной иронической кочки. Но она никакого подвоха не заметила, и, на мгновенье прислушавшись к себе, искренне сообщила:

— Нет, везло мне — все люди хорошие кругом были. Может, кто и встречался вредный, но я не помню…

— Вот такая она и есть, все у нее хорошие. У нас матушка как солнышко, и обогреет, и взбодрит, и пожалеет, и на ум наставит, — улыбается инокиня Глафира.

На пороге то и дело появляются люди, которых тоже радушно приглашают за праздничный стол. И вот уже душа наполняется уверенностью, что все они «очень хорошие и добрые», по крайней мере — пока находятся здесь, близ очага живой любви.

— А вы знаете что, — как большой секрет, сообщает мать Глафира, — нас тут Христос на ладошке держит. Вот святитель Николай посадил Ему на ладошку, а Он и держит. И пока такие люди, как матушка Феодосия, будут здесь молиться, все будет хорошо…»

Теперь уже матушки Феодосии нет. Отстояла она свою «вахту» в самой холодной и неудобной листвянской келье, которую сама, конечно, не случайно выбрала и ни за что не хотела менять, ведь там до нее подвизалась тоже большая подвижница мать Елпидия-Надежда… Но молитва не прекращается. Возможно, тканье этой нити, связующей Листвянку с вечностью, дано продолжить как раз инокине Глафире, которая, впрочем уже стала монахиней Амвросией. Очень простая, «неученая и непутевая» забайкальская крестьянка Галина Федоровна Гордикова, она приняла таинство крещения только в 50 лет по предложению и настоянию своего зятя Юрия Белова, строителя храма в Большом Голоустном (после пожара), ныне священника.

— …И вот в Чите я в первый раз зашла в храм, в Чите, моя, — рассказывала мать Амвросия. — И я как вошла, так заплакала! Чё? — грехов-то куча! Жизнь крутила-вертела…А как покрестилась, сразу начала читать утреннее и вечернее правило – душа как-то потянулась…А потом Оля здесь у батюшки Каллиника была: «Мама, приезжай да приезжай» Ну, я приехала. А матушка Надежда жива была, я с ней пообщалась, поубиралась, и она потом Оле – «Пусть мать сюда совсем переезжает». И так я тут и осталась. Это было че-то в 95-ом, кажется, году. Матушка Ксения тут просфоры стряпала, и я с нею стала…

Прошлой осенью отец Николай благословил мать Амвросию алтарничать.

— Конечно, я недостойна этого, — сокрушается она. — Первый раз, когда батюшка благословил, я сильно плакала, говорила: «Батюшка, да я же недостойная, да я же ничего не умею делать. Да ничего у меня не получается» Он: «А-а, ты хотела, чтоб у тебя все сразу получилось?». Ну, потихонечеки, потихонечки, вошла в колею. А сейчас вот опять алтарника нету, только батюшка и дьякон, приходится в алтаре помогать. Ну, уборка, конечно, моя и так, но теперь приходится и со свечой выходить. А че делать-то? У нас был парнишка, но он такой рассеянный, больной, а в алтаре надо быть как свеча, вот зашел – будь свечой…

Если ей что-то удается, уверена мать Амвросия, то только по молитвам батюшки Николая. Все ж таки, живущие здесь инокини и монахини не прошли тот монастырский путь, которым пройти должно (7 лет послушница, 7 лет инокиня), а искушений полно.

 

Придите к Нему и просветитеся

Летом храм, как и вся Листвянка, претерпевает нашествие туристов со всего света. Особенно в начале служения, которое пришлось на 90-е годы, много досады доставляли эти «паломники». Да и не так паломники, как наше к ним отношение. «Бывало, дети цветочки прямо с клумбы рвут, подносят этим иностранцам, чтоб какую-нибудь ерунду им дали», — с горечью вспоминает батюшка.

Да и в остальное время посторонних посетителей достаточно. Покреститься в Листвянке для многих иркутян престижно, потому что «там батюшка настоящий». А если еще в Байкале!.. Бывали времена, когда отец Николай крестил по 100 человек зараз. Но только не слишком это радует прошедшего длинный путь духовных исканий старенького священника. Больше даже печалит. Многие после крещения вообще в церкви не показываются, а тех, кто приходит, больше привлекает обрядность, порой суеверность, поверхностное восприятие веры. И теперь он в каждой проповеди призывает, почти умоляет прихожан: «Изучайте Православие! Узнавайте свою веру лучше, глубже!».

— Я сам долго и мучительно искал смысл жизни, нашел его во Христе, в Церкви, в своем служении, — проникновенно говорит отец Николай. – Вот уже 23 года читаю одни и те же молитвы, и каждый день, особенно в последнее время, открываю в них что-то новое. Передо мной продолжает раскрываться смысл Бытия. Вот вчера читал 33-й псалом Давида. Как будто в первый раз! Какая глубина, какая красота. А нынче вот 139-й…140-й. Думаю, как это можно не знать, не понимать, не интересоваться этим. А ведь многие если и читают, то совершенно не вникают в смысл… Я и стараюсь донести все это до людей, но, видно, моих способностей не хватает…

Да уж, записным красноречием листвянский батюшка не блещет, приемами оратора совершенно не обладает. Но вот что удивительно: при всей порой неловкости его высказываний, нечеткости произношения люди стоят и слушают его подолгу. Потому что чувствуют силу убеждения, силу веры, которую имеет этот человек. И нет сомнения, что Господь не посрамит ни говорящего, ни слушающих.

… И все же, вспоминая батюшку, я, прежде всего, вижу его в простой домашней одежде на берегу Байкала. Глубины этого озера-моря для ограниченного человеческого восприятия вполне сопоставимы с глубинами Православной веры. Как и чистота его… И невольно, невольно звучат в душе чудные стихи 140 псалма, такого органичного с обликом отца Николая, мудрого старца, не утратившего способности по-юношески восхищаться:

«Господи, воззвах к Тебе, услыши мя: вонми гласу моления моего, внегда воззвати ми к Тебе. Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею — жертва вечерняя…»

 

Зоя Горенко